Феномены и механизмы работы балинтовской группы в коммуникативной парадигме

Если истина высказана так, что она понята, в неё нельзя не поверить.

(Уильям Блейк, перевод Дмитрия Федотова)

Надо отметить, что Уильям Блейк — поэт, человек искусства — был при этом очень хорошим системным мыслителем. Возможно, все настоящие поэты — хорошие системные мыслители. В его высказывании заключена вся суть системной парадигмы. Из этого высказывания мы понимаем, что есть различные способы высказывать истину. Существуют также различные способы понимать истину. Только если в общей системе коммуникации истина была высказана каким-то правильным (приемлемым) способом и правильным (приемлемым) способом понята, согласована с картиной мира слушающего, именно тогда она становится истиной. Тогда в неё с необходимостью верят и говорящий и слушающий, и на неё можно полагаться, как на истину. В коммуникативном подходе очевидно, что истина не существует как объект, независимая сущность, вещь (хотя бы даже в виде вещи-в-себе), которую можно хранить, передавать или демонстрировать. Она существует только как факт, как феномен коммуникации.

Предлагаемый в данной статье взгляд на феномены и механизмы балинтовской группы — не психоаналитический, а системный коммуникативный. Коммуникативную парадигму в очень упрощённой форме можно сформулировать так: между людьми (в действительности, между всеми живыми организмами) непрерывно осуществляется процесс коммуникации, и в этом процессе появляются, существуют и исчезают объекты. Это значит, что объекты не имеют своего собственного существования «где-то там, за пределами коммуникации». Объекты не являются независимыми от коммуникации постоянными сущностями, на которые можно указывать с помощью знака — будь то слово или указующий перст. Они, скажем так, подвижны, изменчивы, иногда расплывчаты, иногда твёрдо очерчены. Они — явления, феномены, то, что поддаётся наблюдению и описанию. Они — то, что является, становится воспринимаемым в процессе наблюдения и описания.

Говоря об истории развития коммуникативной парадигмы, необходимо упомянуть несколько важных личностей, которые формулировали основные идеи и принципы. В первую очередь, это Гарри Стэк Салливан — психоаналитик, который изначально ставил акцент на коммуникации, на отношениях ребёнка внутри семьи с его родителями и сиблингами. Салливан утверждал, что личность человека формируется той коммуникацией, теми отношениями, в которые он включён в семье. Значит, личность — это также феномен, возникающий, формирующийся в процессе коммуникации.

Одним из учеников и последователей Салливана был Дон Джексон, которого вполне обоснованно считают родоначальником, основателем системной семейной терапии. Именно он сформулировал и продемонстрировал коммуникативный подход к семьям (Interactional View). В этом подходе стало очевидно: когда мы рассматриваем человека, больного шизофренией, как самостоятельного субъекта, как независимую сущность, мы часто находим его поведение удивительным и непонятным. Мы теряемся в догадках о том, откуда у него берутся психотические переживания, почему он так странно себя ведёт, почему так искажено его мышление. Но если пригласить на терапевтическое интервью целиком всю семью, в которой этот человек живёт и общается, и попробовать поговорить с ними именно как с семьёй, с системой, то становится понятно, что это «странное» поведение является абсолютно закономерным, правильным и логичным в семейном контексте. Поведение отдельного человека, больного шизофренией, является феноменом в процессе коммуникации семьи, оно порождается, поддерживается, подкрепляется и  развивается теми коммуникативными механизмами, которые существуют внутри этой семьи.

Фрида Фромм-Райхман — известный психоаналитик, неоднозначный, но очень интересный человек. Её последним в жизни проектом было именно исследование психотерапевтической коммуникации. Она собрала вокруг себя группу исследователей, специалистов из разных сфер, которые имели отношение к коммуникации: психиатров, психоаналитиков, антропологов. Среди приглашённых был Рэй Бёрдвистл, создавший и разработавший кинесику, а также известный биолог, антрополог и философ Грегори Бейтсон. Именно Бейтсон предложил группе специалистов двадцатиминутную запись интервью с семьёй, проведённого в естественных условиях с целью получить информацию о повседневной жизни этой семьи. Это интервью предполагалось проанализировать во всех деталях, в мельчайших подробностях, чтобы получить представление о том, какие «тайны» содержат в себе коммуникативные механизмы.

Таким образом, уже в пятидесятых-шестидесятых годах прошлого века был применён метод коммуникативного микроанализа видеозаписей, при этом он породил интересные вопросы. Главный из них: что именно будет исследовано в результате анализа этих видеозаписей? Что именно в поведении людей мы стараемся увидеть, какие объекты/феномены надеемся найти? Как говорили участники самого проекта, Фрида была уникальным человеком, так как она знала достаточно много во всех тех сферах, в которых работали приглашённые ею специалисты, иногда даже больше, чем они сами. Можно сказать, что этот проект был своего рода балинтовской группой, когда специалисты с разными точками зрения и различным теоретическим бэкграундом собрались для того, чтобы создать некую общую концепцию, некое общее понимание того, что происходит в исследуемой ими коммуникации. А Фрида Фромм-Райхман, очевидно, была лидером группы, фасилитатором этого общения.

Определившись вкратце с тем, что собой представляет коммуникативная парадигма, дадим определение основным понятиям, вынесенным в название темы доклада.

Феномены — это явления, которые мы можем наблюдать, описывать и называть. Это факты, которые доступны нашему восприятию. Понятно, что самих феноменов и разных их типов потенциально может быть бесконечно много. Механизм — это процесс, который мы не можем наблюдать непосредственно. О существовании механизмов мы догадываемся, а также конструируем гипотезы и теории, пытаясь их объяснить. Итак, мы противопоставляем феномены — то, что видимо и явно — и механизмы — то, что невидимо и не явно, но своим действием обусловливает возникновение феномена. Два важных следствия этого противопоставления: 1) категорически не следует смешивать феномены и механизмы, 2) механизмов всегда значительно меньше, чем феноменов.

Эмоции — один из ярких, заметных и понятных феноменов, которые постоянно проявляются в процессе работы балинтовской группы, которые мы замечаем, описываем и обсуждаем. Как мы узнаём, что мы испытываем эмоции или кто-то другой испытывает эмоции? Эмоции — это комплексный феномен. Переживать эмоции — это значит испытывать ощущения в теле, совершать некие действия, находить соответствующие слова, «правильно» называющие эти эмоции. Точно так же мы наблюдаем у других людей проявление подобных состояний по их действиям, позам, мышечным напряжениям (или расслаблению), мимике, жестам. Мы можем спросить человека о том, какую эмоцию он испытывает, и он, обратившись к своим переживаниям, сообщит, что именно он чувствует. Таким образом мы обнаруживаем и осмысливаем феномены, а далее нас интересует вопрос, почему и каким образом появилась эта эмоция.

«Почему» — это уже вопрос, направленный на понимание механизма. Когда мы исследуем феномен эмоции, мы ищем тот механизм, который её порождает. А именно, мы исследуем особенности той коммуникативной ситуации, в которой эмоция возникла. Первое, эмоция как феномен является следствием неких предшествующих событий. Что-то сейчас произошло, было сказано или не сказано, сделано или не сделано, что вызвало именно это эмоциональное проявление. Когда мы анализируем эмоцию, мы хотим понять, реакцией на какие события она стала.

Второй, ещё более интересный аспект механизма — это прагматический аспект: вопрос «для чего» эта эмоция была проявлена. Разумеется, мы не говорим, что есть или должна быть какая-то сознательная цель проявления эмоций! Мы говорим, что в процессе коммуникации каждая эмоция закономерно влечёт за собой некую реакцию окружающих на конкретное эмоциональное проявление. Если человек злится, он ожидает, возможно, что окружающие испугаются. Как вариант, он может ожидать, что окружающие ответит ему такой же злостью и возникнет борьба, конкуренция. Если человек проявляет признаки печали и грусти, возможно, он ожидает, что его будут утешать и поддерживать.

То есть каждая эмоция является эффектом, результатом чего-то, каких-то событий,  перед этим произошедших, и одновременно служит сигналом для совершения каких-то последующих действий и появления следующих событий в процессе коммуникации. Этот вывод имеет непосредственное практическое отношение к работе ведущего на балинтовской группе. Иногда мы сталкиваемся с трудной ситуацией, в которой один из участников проявляет, выражает сильные эмоции, действует под их влиянием. При этом у других участников возникает импульс откликнуться непосредственно на эту эмоцию. Если кто-то из участников плачет, другим хочется его утешить. Если один проявляет агрессию, другие могут либо испугаться и встревожиться, обидеться и замолчать, либо вступить в противостояние с «агрессором». Задача ведущего при этом — напомнить, что наблюдаемые эмоциональные феномены относятся НЕ к непосредственному взаимодействию в коммуникации между участниками здесь-и-сейчас. На эти эмоции не следует откликаться, как на «простой факт» и реагировать действиями, их следует анализировать. Именно для этого разработана технология балинтовской супервизии. Ведущий напоминает и указывает, что та эмоция, которая сейчас возникла:

1. должна быть проанализирована на предмет того, откуда она возникла, по поводу каких событий (высказываний и действий) именно сейчас этот конкретный участник испытывает эту конкретную эмоцию в ходе диалога;
2. какой отклик, возможно, эта эмоция вызывает у присутствующих.

Именно эта связь между причиной эмоции, самой эмоцией и откликом на неё и является гипотезой о конструкции механизма, создающего эмоциональный феномен. Здесь уместно написать, что в свете такого определения механизмов и феноменов понятна и разумна идея разделить обсуждение кейса на балинтовской группе на два раунда — эмоциональный и рациональный. Первый, «эмоциональный», раунд посвящён феноменам. Участники стараются отметить, назвать, обсудить со всех сторон феномены (впечатления, чувства, поведение) — как прозвучавшие в рассказе референта, так и те, которые стали заметны уже в ходе самого обсуждения. Раунд гипотез, «рациональный» — это раунд обсуждения механизмов, попытка построить когнитивную конструкцию, которая непротиворечивым образом объяснит появление и существование феноменов, наблюдаемых и описываемых в первом раунде. Понятно, что таких непротиворечивых формулировок — гипотез — может быть много, и это важный ресурс группы: мы предлагаем референту много различных точек зрения на механизмы формирования его отношений с клиентом (пациентом).

Легко понять, почему обсуждение начинается с феноменов. Если мы не опишем и не назовём феномены, у нас не будет материала для объяснения — того материала, на котором мы сможем сформулировать гипотезы. Именно поэтому нежелательно переходить к концепциям, прежде чем состоится обстоятельный разговор о переживаниях, эмоциях.

В работе группы мы много внимания уделяем параллельному процессу, как одному из инструментов. Параллельный процесс — это коммуникативный механизм. Сама формулировка, как это бывает со многими формулировками, оказалась неудачной, геометрическая метафора о параллельных прямых не очень хороша. В коммуникативной парадигме достаточно легко сформулировать суть параллельного процесса.

• Мы (ведущий и участники группы) наблюдаем ряд феноменов, который происходит в групповой дискуссии здесь и сейчас.
• Мы учимся сопоставлять те феномены, которые мы переживаем внутри нас и наблюдаем между нами, с тем, что рассказал референт о своём кейсе. Наша работа в первом «эмоциональном» раунде заключается в том, чтобы сопоставить феномены в прошлом и в настоящем, увидеть сходство, иногда поразительное, между ними.
• Мы понимаем, что являемся участниками того же самого коммуникативного процесса, который был описан референтом в его кейсе. По сути это не два разных процесса, образующих параллель, а один. Хотя действующие лица в коммуникации иные (в прошлом — референт и его клиент, в настоящем — участники группы), но феномены — переживания, мысли, высказывания — очень похожи.

Для иллюстрации приведём примеры из практики группы специалистов, работающих в психиатрической больнице. Это врачи, психологи, воспитатели (так как больница детская). Эти специалисты приносят рассказы, как правило, о действительно тяжёлых случаях, связанных со сложными пациентами — с семьями, детьми, подростками, у которых очень сильно нарушены поведение, коммуникация. И, как правило, группа в обсуждении сталкиваемся с тем, что можно назвать шизофренической коммуникацией.

Пример 1. Референт рассказывает о своих трудностях в работе с пациентом, о страхах и сомнениях, подозрениях и чувстве вины, и когда мы начинаем обсуждать кейс, сталкиваемся со всеми теми же самыми феноменами. Мы наблюдаем, как люди, которые вроде бы имеют много знаний и большой опыт за плечами, начинают испытывать неуверенность и чувство вины, переживают и выражают необоснованную, как кажется, агрессию друг к другу, подозревают друг друга в чём-то, говорят метафорами вместо того, чтобы высказываться прямо, плохо понимают друг друга и требуют постоянных разъяснений и уточнений, которые всё только запутывают… Всё это вызывает страх и дезинтеграцию группы: куда мы сейчас движемся, чем мы закончим это обсуждение, как мы поможем референту, кто потом поможет нам? И только понимание того, что это и есть «шизофренический паттерн» — типичный коммуникативный процесс, который характеризуется неясностью, нечёткостью, противоречивостью и метафоричностью. Мы, как участники балинтовской группы, закономерным образом включились в этот процесс. Испытывая эти чувства и понимая, как мы их можем анализировать, высказывая гипотезы о механизмах и паттернах текущей коммуникации, мы помогаем сами себе, а также можем быть полезны и нашему референту.

Пример 2. Случай девочки, подростка примерно 14 лет. В семье еще брат и сестра. Была госпитализирована в связи с тем, что её категорически не устраивает та еда, которой её кормят в семье родители. Говорит, что домашняя еда имеет какой-то странный вкус, цвет и запах. Делает вывод, что родители, вероятно, хотят её отравить. Легко понять, что эти высказывания были квалифицированы как психотические симптомы — бред и галлюцинации, ведь все остальные члены семьи живы-здоровы и довольны едой. Когда группа анализировала этот кейс, разумеется, в фокусе внимания были отношения. Что происходит между девочкой и врачами, между девочкой и воспитателям, между девочкой и родителями? И стало понятно, что родители в этой семье были фанатичными приверженцами идей здорового питания и необходимой физической активности. Девочку постоянно, все её сознательные годы, заставляли заниматься спортом и правильно питаться, а отношение к ней было достаточно жёстким. Ей не позволялось возражать, иметь собственное мнение, отклоняться от режима, не позволялось чего-то хотеть или не хотеть. Она просто должна была выполнять то, что от неё требовалось.

Была сформулирована гипотеза, что её симптомы, как коммуникативные феномены, представляют собой метафорическое заявление: «Я больше не могу выносить то, что происходит в семье, я не могу есть вашу еду, не могу вам подчиняться!» В результате работы группы референт открыла для себя, что беседовать с девочкой о симптомах психического заболевания, о бреде и галлюцинациях, совершенно не нужно. Полезно говорить об отношениях с родителями, о том, какое общение строится между ней, мамой и папой, чем эта коммуникация трудна и что в ней следует изменить. Это стало понятно благодаря обсуждению в групповом процессе того, какие нюансы коммуникации и каким образом мы сейчас понимаем. Почему нам сейчас легче говорить метафорой, чем высказываться напрямую? Оказывается, есть некоторые переживания (феномены, которые не существуют как предмет, как сущность), которые мы отчаянно пытаемся каким-то образом выразить. И есть истина, которая не может быть выражена иначе, кроме как метафорически. Именно поэтому она может быть неправильно понята, и тогда в неё невозможно поверить.

Надеюсь, что мне удалось выразить идею коммуникативной парадигмы, и объяснить, почему в применении к балинтовским группам она мне очень нравится. Спасибо за внимание!